| sbs | Дата: Четверг, 08.12.2016, 11:07 | Сообщение # 1735 |
 Ветеран
Группа: Проверенные
Сообщений: 4654
Статус: Оффлайн
| Зампред правительства Игорь Быстров: "Мы придавлены мечтами о лососе, но надо из-под них выбираться"
На Сахалине официально завершен самый "горячий" промысловый сезон — еще 15 ноября была прекращена навигация маломерных судов, а 30 ноября прекратился лов главного для островного региона вида водно-биологических ресурсов — лосося. Итоги уходящего, успешного и непростого одновременно, рыбного года корреспондент ИА Sakh.com подвел вместе с куратором рыбохозяйственного блока, заместителем председателя правительства области Игорем Быстровым.
— Игорь Михайлович, традиционно успешность или неуспешность того или иного года у сахалинских рыбаков измеряется единственным показателем — сколько поймали лосося. Как в 2016 году с этим дела обстояли?
— В самом деле — беда последних двух десятилетий в том, что мы перестали мерить другими объектами. И сегодня пришел лосось или не пришел с определенной периодичностью является показателем благополучия отрасли да и большого количества жителей региона вообще. Я просто две цифры приведу, которые дают понять, что мы куда-то не туда ушли, в моновидовой промысел.
Вот смотрите, раньше, несколько десятилетий назад, Сахалинская область ловила от 800 тысяч до миллиона тонн каждый год. И лососевые составляли порядка 5-10% всего. Сегодня в общем объеме вылова эта доля увеличилась до 15%, а по иным годам вроде 2008, 2009 — до 25-30%.
Раньше мы привозили на переработку на берег порядка 120 тысяч тонн рыбы и морепродуктов без учета лосося. Сейчас на берегу самого крупного острова Сахалина мы перерабатываем порядка 10 тысяч тонн — это промышленные камбала, навага, минтай, а также всякая мелочь вроде корюшки, краба колючего, которые непонятно в каком лове — то ли в любительском, то ли в браконьерском.
Так что проблема здесь не в том, больше или меньше мы лосося берем. Беда в том, что мы стали ловить меньше других объектов. А лосось — это сезон. Соответственно весь наш промысел переходит на сезонные рельсы: подходит лосось и все, жизнь забурлила. Закончилась путина — свернулась и наша рыбохозяйственная деятельность. Поэтому такое волнение ежегодно — подошел — не подошел, куда подошел.
Есть еще один момент очень значимый для понимания наших проблем. Всю эту систему нашего лососевого промысла мы создавали в период сумасшедших подходов: 300 тысяч тонн в 09, 10, 11 годах. Соответственно, пиковые подходы, неважно, чем они были вызваны, требовали увеличения количества неводов, РУЗов на реках, вот этого частокола сетей.
И мы тут насоздавали, даже любительское рыболовство вытеснили с территории островов.
Сегодня это меняется... Мы перешли к нормальным годам, количество лосося сокращается. А лосось, напомню, сегодня остается единственной надеждой для наших рыбопромышленников. И рыбы в таких условиях им не хватает категорически: число предприятий запредельное, неводов больше, чем может экосистема позволить, чем требует рациональное пользование ресурсами. Это сумасшедшая нагрузка на природу.
В последнее время все эти перекосы стали выползать, и все начинают искать виноватых: наука, РУЗы, промышленники, мы, природа или еще что-то. Но по факту все просто: создана система, которая не соответствует ни подходам рыбы, ни состоянию биоресурсов, ни сохранению, ни экономике.
— Так сколько в итоге поймали?
— Вообще у нас по лососю рост практически на 41 тысячу тонн к прошлому году, суммарный вылов составил порядка 104 (в 2014 — 114) тысяч тонн. Вот у меня есть замечательные цифры, где нам повезло, где не повезло. Вот прогноз, вот сколько мы поймали. Смотрите, Анивский район — 263 тонны, один полный невод. Южно-Курильск — 39 тонн, западное побережье Смирныховского района — 49 тонн, Александровск-Сахалинский — 218 тонн, Холмск — 517. То есть за планов громадьем мы оказались практически не у дел. А вот Томаринский район взял хорошо, практически половину всего улова западного Сахалина, — 1093 тонны. А вот на востоке совершенно другая картина: Поронайский район выловил 17 тысяч, Ногликский — 6,3 тыс., Смирных — 7 тысяч тонн. Расхождение по районам какое, да? Кстати, практически вся кета (свыше 26 тысяч тонн — ИА Sakh.com) у нас рыбоводная, и мы этим гордимся. А вот в северо-западном промысловом районе — это дикая популяция, амурская. И там тоже все хорошо — 101 процент даже.
Кстати, вот Северо-Курильский район у нас сегодня один из лидеров береговой переработки. Думаю, мы там 40 тысяч тонн получим по итогам года. Там сейчас, как раньше на Сахалине было, — у нас в Невельск, где я работал в порту грузчиком в свое время, приходили суда, выливали эту рыбу, она потом шла на пищевую промышленность, зверопром. То же самое в Холмске, Правде, Чехове, по всему западному Сахалину, в Стародубске, Корсакове, Поронайске. Рыба всегда была, шла потоком.
А сегодня мы 10 тысяч тонн на самый большой остров привозим.
Почему так с лососем дела обстоят? Тут много интерпретаций. У меня своя, у вас, может быть, своя. На сегодня у нас нет обоснований научных всех явлений в полном объеме — надо или не надо ставить РУЗ, надо невода удлинять или нет. У науки просто нет объективных данных. И особенно это последние года доказывают: мы по горбуше и кете очень мало знаем. А над экономикой сложно смеяться, но это наука — деньги либо есть, либо нет, у предприятий либо прибыль, либо убытки.
— И, все-таки, есть или нет?
— Еще раз повторю — все у нас на берегу заточено на лосось, других видов — всего 10 тысяч тонн. Это просто слезы для Сахалина. Отсюда итоги, которые, признаюсь, достаточно печальны. У нас на сегодня практически все рыбаки живут на юге, а рыба (лосось) с каждым годом находится все севернее и севернее. В период высокой численности это было несущественно — всем хватало. Но в такие вот периоды снижения это серьезно сказывается. Анивский район, западное побережье Сахалина уже несколько лет без рыбы. И те меры, которые наша наука предлагает: невода покороче поставить от Свободного до Анивы и другие новации, не работают. Рыбы как не было, так она там и не появилась.
Что здесь происходит — на самом деле вопрос принципиальный. Временные ли это флуктуации или постоянный тренд на снижение. Это надо знать точно, поэтому мы работаем с Росрыболоством, с рыбохозяйственной наукой, чтобы они дали нам какие-то прогнозы на ближайшую перспективу, более-менее достоверные.
Сейчас как происходит: мы под громкие аплодисменты начинаем путину, обещаем много-много-много. Поставили невода, привезли людей, взяли кредиты под будущие уловы, а рыба не пришла. Деньги надо возвращать же... И такая организация промысла провоцирует совершенно негативные процессы — вместо увеличения показателей, прибыли для бизнеса мы плодим нищету, проблемы. Они и в этом, и в том году возникали: невыплата зарплаты, которая в 2015 году была громкой, никуда не делась, просто она протекает в основном в плановом режиме. В связи с проблемами на "Островном" мы этот вопрос взяли на особый контроль. Что-то из негатива удавалось компенсировать в моменты возникновения, что-то нет. Да, громких банкротств сегодня нет, но все берут кредиты под залог основного имущества. И по многим предприятиям закредитованность очень высока — больше, чем они реально могут отработать имуществом или уловом.
Хотя в целом по Сахалину, надо признать, этот год был достаточно удачным — как, знаете, температура по больнице 36,6. На севере рыбы было много, на юге было меньше. Соответственно перетоки были и, в целом, экономика отрасли была позитивная. Завезли намного меньше временной рабочей силы, состорожничали. Зато рост НДФЛ, а это один из основных показателей, составил практически 34%. И основной прирост здесь дали как раз перерабатывающие предприятия — то, что мы лосось на берег правдами или неправдами затаскиваем. Смотрите, да? Лосося больше было в этом году на 40 тысяч, и сразу на треть у нас выросли доходы. Такое вот его значение для нашей деревни.
Но в отрасли сегодня некий пессимизм царит: все неликвидные участки на продаже, но они не нужны. Рыба год не пришла, два не пришла, три — так что рисковать никто не хочет, покупателей сегодня нет.
— Скажите, а такая зацикленность на лососе вообще типична для Дальнего Востока?
— В том то и дело, что это уникальный для Сахалина случай. Почему возник вообще вариант с доступной рыбой, с шестимильной зоной? Это следствие того, что все у нас лососем начинается и им же заканчивается. Плач народный — "у рыбы живем, а рыбы нет" — он же вполне объективен. Мы же не ловим рыбу для себя, откуда же ей взяться на берегу? "Спасибо" браконьерам и населению, которые эту рыбу худо-бедно на рынок доносят. Минтай, терпуг, треска — это да, это у нас промышленным способом ловится, замороженным возится, проблем нет. Но корюшка, навага, другие виды... Мы последнее время пытаемся как-то это навалом решить, что-то получается. Это для рынка не очень хорошо, конечно.
Еще следствие вот этой лососевой сезонности в том, что население не может найти работу или подработку. Лососевый промысел он достаточно специфичный — туда много людей не возьмешь, места заняты в основном сезонными работниками. То есть даже если рыба есть, на ней зарабатывают не сахалинцы.
— С лососем более-менее ясно: от него зависим, его перерабатываем. А с остальными дарами моря?
— Совокупный вылов у нас сегодня составляет порядка 800 тысяч тонн. Эта цифра складывается из восьми основных объектов: минтай, треска, сельдь, кальмары, лососевые, терпуг, камбала, сайра. Ну а практически все гольцы, красноперки, корюшка, навага, пеленгасы на рынках — все это вылавливается населением. Краб колючий, креветка прибрежная — туда же.
И здесь у нас есть целый ряд проблем, до сих пор нерешенных. У нас зачастую в России и на Сахалине тоже, естественно, просто нет флота и технологий для добычи той или иной рыбы. Вот, например, сайра. Печально известный комбинат "Островной" оказался заложником перемены в поведении рыбы. Сайру ловили под берегом, можно было ее туда-сюда возить небольшими судами, а потом рыба вдруг ушла от берега и проще ее там ловить и сразу перерабатывать в море. Транспортировка свежей сайры сразу потеряла смысл, предприятие вынуждено было ее закупать, а это совершенно другие деньги.
И вот эта наша беда: мы ударились в моновидовой промысел, по минтаю у нас рекорды, по лососю у нас рекорды. А сайра как только от берега откочевала — и все, нам просто нечем ее ловить, нет флота, приспособленного для этого. Выяснилось, что необходимо изменение системы управления рыболовством, надо стимулировать промышленников строить новые корабли, каким-то образом менять существующие механизмы, состав флота.
На Сахалине у нас лосось, лосось, лосось. Уже слово такое неприятное. А чем ловить его? МРС (малый рыболовный сейнер)? Ну МРС — это прошлый век. В северных морях работают огромные живорыбные суда — уходит на неделю или десять дней в море и привозит тысячу тонн живой рыбы. А у нас МРСка уходит и на следующий день возвращается. Сколько она везет улова? 5-6 тонн? Чтобы развивать промысел, нужен флот. А его у нас, еще раз говорю, нет.
— И тут у нас появляются "инвестиционные квоты" — строишь суда, получаешь объемы, ловишь?
— Тут все очень сложно на самом деле. Да, есть такие идеи, но по разным ресурсам совершенно разная ситуация, полярные мнения. Вот, например, минтай — достаточно рентабельный вид. Поэтому никто там эти инициативы однозначно положительно не встречает: там и так флот есть, есть прибыль, зачем нужны конкуренты?
Но на его основе можно развивать другие ресурсы, не такие рентабельные. Что мы сегодня имеем — не хватает флота однозначно. И без механизмов стимулирования мы его создать не сможем. Те суда, которые мы строили в 60-е, 70-е, 80-е годы, свой ресурс сегодня вырабатывают. Задача на сегодняшний день — обновить флот, который следующие 10-20-30 лет сможет работать.
Другое дело, что нет единого рецепта — все ВБР разнообразны, и те схемы привлечения инвестиций, которые пригодны для минтая или трески, не будут работать на иваси. Там сейчас нет ни судов, ни технологий, ни рынка сбыта. Он пропал просто — долго иваси не было, и потребителей не стало. Кто даст кредит под него? Поэтому изменения в законодательстве направлены на создание условий для обновления основных средств.
В каком формате все это будет принято, сейчас обсуждается, и это обсуждение достаточно тяжелое. Есть два основных момента, о которых и рыбаки говорят, и законодатели. Во-первых, чтобы все это превратилось в суда, а не осталось словами, нужен механизм контроля, который сможет на самом деле обеспечить обновление флота. Это, в свою очередь, позволит создать те ресурсы, которые необходимы для развития отрасли.
Второй момент в том, что мы живем в прибрежном регионе и нам интересно как можно больше затянуть рыбы на наш берег. Это наши рабочие места. Эти показатели напрямую связаны — чем больше рыбы будет на берегу переработано, тем больше эффект для островов. Как только на берег чего-то положили, у нас показатели сразу подскочили. А в море... Сегодня весь мир живет по принципу — жить где комфортнее, работать — где больше платят. То есть человек живет в Крыму или Краснодаре, а работает на пароходе. А береговые предприятия — это совсем другое.
— А сколько у нас всего предприятий перерабатывающих?
— У нас сегодня порядка 300 перерабатывающих предприятий, которые совокупно могут обработать порядка 3 миллионов тонн. Это практически весь российский улов за год. Огромная цифра. Но они работают только на лососе и после завершения пиковых подходов закрываются на лопату. Все вымирает в "не сезон".
— Кстати, о заработках. Какое место сегодня у нас в экономике занимает рыбохозяйственный сектор?
— Мы занимаем сегодня первые проценты в экономики области. Не нефть, конечно, но где-то чуть меньше угля, может быть. У нас всегда предметом гордости была занятость, но в последние несколько лет мы очень серьезно просели по этому показателю в силу сезонности и работы в океане. Сегодня всего 10 тысяч человек официально работают. А потенциал буквально в последние годы был 17 и даже 20 тысяч в сезон. Согласитесь, это достаточно скромные показатели.
Важно еще, что чисто психологически роль рыбохозяйственного комплекса выше, чем того же сельского хозяйства — не уродилась картошка, "значит климат такой", а если рыбы нет — "не туда продали".
— А куда это, "не туда"?
— То, что выловлено здесь, идет туда, где покупают. Чтобы не было недоразумений, надо сразу понимать — мы под 800 тысяч тонн вылавливаем, но съедаем всего 18 тысяч примерно. Точной оценки здесь, правда, быть не может, официальной статистики здесь нет, но есть различные исследования, которые позволяют об этом говорить. Поставляем мы на Сахалин сюда всего 30 тысяч тонн, помимо переработки, из них 18 съедается непосредственно, остальное расходится по малым предприятиям и уходит из области силами населения — подарки, гостинцы. Это звучит смешно, но это на самом деле серьезный поток.
12 тысяч тонн из этих 18 — это промышленные виды — тут основную часть составляет лосось, еще есть белая рыба, минтай тот же самый. Корюшка, навага, краб-волосатик — это продукция любительского рыболовства. То есть даже не так — это то, что население вылавливает. Ведь они либо удовольствие получают — тогда любители, либо деньги зарабатывают — тогда нет. А то, что мы не можем под них подвести определения, это не проблема населения и рыбы, это проблема управления.
В основном у нас сегодня мороженая продукция, хотя это не характерно для прибрежных регионов. Она удобна для торговли, транспортировки, может долго храниться.
Сегодня к тому же у нас практически нет сезонной рыбы, а это оптимальный вариант.
Из оставшихся объемов порядка 448 тысяч реализуется на территории РФ, еще 278 двадцать уходят за рубеж. Много это или мало? Тут надо понимать, что львиную долю промысла составляет минтай. И сколько его можно доставлять по России? Уже не то что люди — кошки наелись. На Сахалине, например, потребление его падает, хотя мы периодически интервенции на рынок устраиваем, безголовки, хорошего качества довольно, 60-70 рублей. Но сегодня люди переходят на другие виды рыбы — терпуг, треску, палтус. Народ потихоньку начинает эти вещи у себя раскручивать, принимает решение более дорогие сорта рыбы ставить на стол.
— И такая картина всех устраивает? Нет каких-то направлений модернизации?
— У каждого ведомства сегодня своя задача: у отраслевого управления — это выловы, налоговые показатели. А для субъекта федерации более важно обеспечение населения рыбой доступной, разнообразной в ассортименте, свежей, а также поддержание уровня занятости местных жителей.
По первому пункту нам необходимо, чтобы свежая рыба была на прилавках. А значит ловить ее должны не БМРТ (большие морозильные рыболовные траулеры, которые обрабатывают рыбу прямо в море), а небольшие суда. Надо стимулировать их работу, увеличение флота. Кроме того, ВБР прибрежные очень разнообразны — на юге, на севере, на востоке, на западе. То есть мощности добывающие и перерабатывающие должны быть распределены дискретно, равномерно. По всей протяженности берега, так сказать.
Второй момент не менее важен. Мы не говорим, что тот же Чехов можно поднять, если два рыбака будут выходить в море на кунгасах и ловить рыбу. Но несколько человек при этом смогут жить достойно, работать, получать доход. А там еще сельское хозяйство, лес... Вот для этого мы можем и должны создать условия.
То есть необходимо, чтобы прибрежная часть работала, чтобы там была жизнь. Для этого надо сформировать нормативную базу, которой сегодня нет. Не должно быть нормой, что рыбак-любитель пошел, поймал краба и продал его, не неся ответственности за качество того, что он реализовал. Да, по факту зачастую так оно и есть, но это неправильно.
Мы должны, в том числе в рамках проекта по шестимильной зоне, создавать здесь несколько категорий. Первая — это владельцы рыбопромысловых участков для любительско-спортивного рыболовства: закон об аквакультуре есть и если я сам развожу какой-то ресурс, тех же лососевых, я даю вам право здесь половить. Не как сегодня, когда РПУ просто перепродают государственный федеральный ресурс: за 60 рублей я тебе разрешу тут половить. Это неправильно, но выхода пока нет, и мы вынуждены идти на это. Если кому-то и должны заплатить за лосося люди, то это государству за лицензию. То есть должны появиться зоны, где занимаются воспроизводством и разрешают населению ловить. Наши озерца, прудики, у нас здесь потенциал хороший и для рыбалки, и для отдыха. Надо все это восстанавливать.
Следующее — любители, которые должны получать так называемые фиш-карты, на ценные рыбы в том числе. Зачем? Чтобы человек мог приехать, половить для своего удовольствия, отдохнуть. Третьи — это местные жители, которые просто отдыхают, ловят для удовольствия незапрещенные виды — они пускай и дальше ловят.
А те, кто занимаются рыбной ловлей для заработка денег, — это отдельная должна быть категория. Нужно объединять рыбаков в артельки, помогать им оформлять индивидуальные предприятия. А еще мы должны убрать из любительского сегмента мелкое товарное производство.
И тут мы упираемся в главную проблему — действующую и узаконенную сегодня систему распределения ресурсов. Они просто проходят мимо этих направлений: на аукционах может выиграть только тот, кто имеет деньги. Приходит на ту же селедку промышленник из Приморья, списывает весь улов и все, наши рыбаки сидят на берегу курят бамбук. То есть система заточена на крупную промышленность, а необходимо, чтобы ресурсы были закреплены за территорией прибрежных населенных пунктов, где есть эти артельки. Пусть ловят в счет общего вылова, но надо ресурсы эти гвоздями приколотить буквально к Чехову и Мгачи.
Ну а в промышленном рыболовстве у нас задача уйти от нашей беды — выбраться из-под лосося. Нас мечтами о том, что его будет много, просто задавило, выползти необходимо. Лососевый промысел надо оптимизировать, чтобы находилось место и для рыбаков-любителей, чтобы промысловая нагрузка распределялась равномерно. Далее нужно создать условия чтобы промышленники возили улов на берег — это и увеличение норм прилова, и разрешение заполнять промысловый журнал на месте. Ведь основные показатели и отдача все-таки от промышленности идут. Ну и создание условий, чтобы на берег могли рыбу возить не только МРСки, но и современные суда, способные несколько дней идти к месту промысла и сохранять сырец свежим, пригодным для переработки на берегу.
Еще один важный сегмент — аквакультура и объекты шельфа. Например, значительная часть волосатого краба, колючего краба, практически весь морской еж и гребешки сахалинские находятся в прибрежной зоне. Необходимо запускать их на берег, образовывать добавочную стоимость, создавать рабочие места. Не только за счет переработки, но и за счет продажи с нашей территории, развивать биржевую торговлю, аукционы. Все к этому механизму должно прийти со временем. Да есть вопрос сохранения естественных популяций, но не менее важный вопрос — искусственное воспроизводство. И перспективы здесь достаточно хорошие.
— Про аквакультуру и марифермы у нас, наверное, уже усиленно года три говорят. Но как-то незаметно каких-то особых проектов. Когда нам первые гребешковые фермы ждать?
— Что у нас есть на самом деле... Есть некий скепсис. Если по лососю он заключается только в том, что у нас разные формы собственности — государственные, арендованные, частные. И мы с разными мерками подходим к этому и отсюда возникают конфликты. Но что касается искусственного воспроизведения лосевых — это перспективное направление, отлаженные технологии промысла и разведения. Особенно это актуально для западного Сахалина — там для дальнейшего движения это необходимо. Только, естественно, сохраняя генофонды той популяции, которая сегодня существует, чтобы "дикие" лососи не исчезали.
По трепангу, гребешку все сложнее — надо иметь рыбопромысловые участки, а мы на пике все попилили. С обеих сторон Сахалина все ровным слоем — РПУ. Промысел, промысел, промысел, порт, где ничего быть не может -это закрытая техногенная зона, и снова промысел, промысел, промысел. Даже для любителей места нет. Пока мы не оптимизируем промысел и саму ситуацию с участками, можно говорить "халва", но слаще не станет. Говорить о том, что на всех участках дадим возможность заниматься аквакультурой — так уже было у нас, мы в 2008 году вместе со всеми субъектами переписали действующую схему РПУ. Только они прикрепили к каждому участку перерабатывающие мощности. А мы только переписали. Был эффект? Думаю, и сегодня очередное переписывание ни к чему не приведет.
Кроме того, аквакультура — это достаточно затратное мероприятие, нужны инвестиции. К тому же она далеко не всегда совместима с промыслом — это два разных процесса чисто технологически. Так что придется признать, пока у нас особых условий, чтобы трепанга выращивать, нет.
— И в ближайшей перспективе ждать этого, видимо, тоже не стоит? Есть и более приоритетные задачи?
— Сегмент, который мы сегодня раскручиваем, — это живорыбная торговля. Первая задача, которую мы решаем это — поставка свежей и охлажденной рыбы в дополнение к тому, что уже сегодня реализуется, дополнительно к тем объемам, которые мы уже имеем у себя на прилавках. Для этого организовали ярмарки и места реализации в муниципальных образованиях. И уже по итогам нескольких месяцев 460 тонн имеем. Это и камбалы, и окуни, и крабы, и устрицы, реализованные в свежем и охлажденном виде.
Пока это все сдерживается инфраструктурой. Мороженую рыбу можно таскать туда-сюда — завернул в газету и таскай, она целый год замороженная. А свежая и охлажденная через полчаса на солнышке уже далеко не свежая и охлажденная, и есть ее уже нельзя. Это отдельные технологии, которые мы создаем. Уходит в море — лед, возвращается — лед. И в таком виде на прилавок попадает. Сейчас оборудуем специализированные места, вроде тех, что на площади Победы. Пока себя они противоречиво зарекомендовали, перебои со светом, но льдом перебивались.
Второй вопрос, с которым мы столкнулись, это культура потребления. Мы, как ни странно, ориентированы на замороженную рыбу. Да, рыбаки-любители едят свежую рыбу, но они не ходят на рынок. Они поймали, сварили и съели. Для основной массы потребителей этот сегмент достаточно непривычен — и устрицы, и некоторые виды крабов, и сама рыба вне "привычных видов". Первые продажи тут единицами измерялись, это потом люди распробовали, и продажи пошли на сотни штук, на сотни килограммов. Этот процесс немгновенный. На сегодня мы говорим только о пелагических видах, о ярусном и сетном лове — у нас идет лососевая путина, и провоцировать население ловить там же, где у нас уже лосось добывают? Поэтому мы сетной лов открыли только тогда, когда путина кончилась, чтобы в искушение не вводить.
Поэтому говорить, что что-то закончено, пока преждевременно. Но уже есть несколько тенденций: что свежую и охлажденную рыбу можно ловить, доставлять, люди ее берут. И уже даже спрашивают — "почему свежей у вас нет, а замороженная стоит?". Мы увеличили количество прилова (рыбы, которая попадает в сети "дополнительно" к основному объему промысла — ИА Sakh.com) с 2 до 10%. То есть выкидывать стали в пять раз меньше — вот эти излишки как раз должны к нам на стол попадать. На первом этапе рыбаки были достаточно осторожными, но сейчас, в межсезонье, многие уже склоняются к промыслу в шестимильной зоне.
— То есть система будет развиваться и дальше?
— Есть комплекс — берег, где живут люди и выходят в море. И это совершенно разные люди — есть промышленники, у которых квоты, рыбаки-любители, которые никогда не будут продавать, КМНС, местные рыбаки, которые будут этой рыбой торговать и жить этим. Это целая система, где все эти люди существуют и работают борт о борт. И обеспечить им нормальное сосуществование — наша задача сегодня. Сделать так, чтобы там, где МРСка со своими снастями ту же треску не возьмет, ее мог на удочку взять рыбак. И никаких проблем из-за этого у них не было.
Прибрежная зона в большинстве стран мира — это место, где не столько отраслевое, сколько территориально-отраслевое управление — то есть есть территория, есть некое местное сообщество, население и власти, есть приуроченные к этому ресурсы и механизмы управления ими. И сегодня надо убрать эту избыточную конфликтность, нужно несколько решений принять и расписать все подробно. Краба можно ловить или нет? Допустим, можно. А можно продавать? И начинается лукавство — нет, продавать нельзя, только съесть. Со шкуркой? Или можно мясо почистить? Все это должно быть закреплено. Если поднимите правила рыболовства по Хабаровскому или Приморскому краю, увидите, что там целые страницы — тут можно ловить, там нельзя, то можно, то нельзя, так можно, а так нет. А у нас одна строчка — лосось нельзя, краба нельзя, то нельзя. Даже гребешка из штормовых выбросов — и того нельзя собирать. Везде подход такой дискретный, а у нас конкретный.
От того, что человек поймал краба и съел его, ничего в нашей экономике не произойдет — если он его поймал руками или на поддев. Ничего. Если ловушкой или сетью — это другой вопрос. Сетью это браконьерство, а ловушкой — это промысловик, он должен платить налоги и иметь какое-то преимущество как малый бизнес, который поддерживается. Необходимо закрепить за теми же Чеховым, Мгачи ресурсы, определить правила промысла, орудия лова. Все это может комиссия по типу анадромной регулировать — регламенты, начало промысла, пропускные дни, когда ловим и когда не ловим.
Что касается промышленного рыболовства — здесь у нас общий тезис. Это снятие административных барьеров. Чтобы рыбаку было удобно доставлять и продавать, чтобы он не проблемы получал и скандалы, а комфортно работал. В том месте, где можно, взвешивает, сортирует на берегу. Это лукавство, что мы на острове не можем сосчитать, сколько и куда уходит. Сегодня мы эту систему тестируем — добровольно население берет путевки и отсчитывается. Права просить отчета у нас пока нет. Мы запросили у Росрыболовства объемы краба, трубача, других видов. Чтобы можно было эту категорию "промышленников-любителей" выделить — чтобы была путевка, которая разрешает. Сегодня она просто позволяет нам как-то за этим процессом наблюдать.
— А будут наши знаменитые три хвоста продолжаться?
— В прошлом году три хвоста и доступная рыба были такие пробные проекты. Сегодня мы продолжать это планируем, конечно, но в другом виде. По этому году, кстати, сильно меньше желающих: в том году были путевки десятками тысяч, был такой ажиотаж. Теперь мы его сбили. Я думаю, 3-3,5 тысячи путевок за сезон — этот тот показатель, который оптимален.
— А есть какое-то понимание, куда все-таки нашему рыбному комплексу дальше двигаться?
— Самый главный момент сегодня, чтобы мы все вместе, и это не фигура речи, поняли, что необходимо жителям каждой конкретной деревни, каждому жителю Сахалина и Курил. Люди должны вступать в диалог, вырабатывать общие решения. Задача на год — выстроить эту систему взаимодействия. Она у нас уже есть с клубом рыбаков-любителей, с промышленниками. Необходимо и дальше расширять. Надо сделать так, чтобы можно было за один стол посадить рыбаков-любителей, население, промышленность. В каком формате это будет? Думаю, приближено к муниципалитетам — надо создавать советы на местах. Чтобы люди понимали, куда рыба идет, почему ее нет или она есть. Нужна инициатива снизу — чтобы нам правильно поставили ряд вопросов, на которые можно будет дать правильные ответы. Такой спокойный формат общения и работы — не бесконфликтный, без конфликтов здесь быть не может, но такой конструктивный и позитивный. Вот над этим и будем работать.
https://www.sakhalin.info/weekly/125166
Истинный хозяин реки, природы - не тот, кто на на ней деньгу зарабатывает, а тот, кто готов последнее выложить, чтобы побыть с ней наедине.
|
| |
| |
Господин из Гидростроя себе в корсакове цех морозильный построил за бюджетные денюжки. Мне кажется комиссия должна состоять из ученых, которые за свои решения понесут уголовную ответственность при причинении вреда государству.
